Дом госпожи Людмилы (имя изменено – ред.) находится в 15-и километрах от Кишинева. Маленький, скромный домишко, построенный в стиле начала 60-х годов прошлого века, как и множество других по всей республике. Несколько ступенек ведут к двери, которая открывает вход на заполненную светом веранду. Стены дома окрашены в светлые тона, и на них нарисованы цветы бордового цвета, красиво сочетающиеся с такими-же на воротах. У ворот меня встречает Людмила, 70-летняя женщина, которая сразу же начинает извиняться за то, что не успела переодеться к встрече гостей.
«Ты уж прости, я только что закончила месить глину – совсем потолок прохудился в сарае. Давай, заходи во двор, не стой у ворот», — приглашает меня добродушная хозяйка.
Довольно просторный двор сияет чистотой. Огород ухожен. Стекла в окнах блестят на солнце. Все сияет и благоухает чистотой. По середине двора стоит деревянный стол, накрытый клеенкой с цветочным узором, всегда готовый к приему гостей.
Людмила одна из немногих мам, которые открыто говорят о гомосексуальной ориентации своего сына. И все-же она избегает журналистов и публичных мероприятий. Она не считает это поводом для хвастовства, и для того, чтобы оказаться на газетных полосах или попасть в телевизор
Однако она знает, зачем я пришла в гости, и о том, что я обещала не указывать ее настоящего имени. Поэтому тут-же выносит большую стопку фотографий и начинает рассказывать свою историю.
— Ионуц (имя изменено – ред.) закончил училище, получил профессию электрика. Потом был призван в армию. Там ему пришлось несладко. По некоторым обстоятельствам он не мог оставаться в части, в которую его откомандировали, поэтому вскоре его перевели в штаб курьером. После армии работал барменом. А в детстве хотел стать священником.
Священником?
— Да, и даже учился какое-то время на теологическом факультете в Румынии. С раннего детства мечтал стать священником. Помню, он одевал мои халаты, брал молитвенник и шел на огород. Там он молился о дожде, поднимал руки вверх и пел. Когда он подрос, бегал в соседнее село в монастырь, у нас церкви не было. Он и сейчас очень набожный. Но обучение на теолога он вскоре бросил, сказав мне: «Мам, я не могу там учиться. Ряса слишком тяжела для меня». И вернулся домой. Тогда я еще не знала другого мотива.
Когда вы узнали, что он гомосексуальной ориентации?
— Когда встретила Анатолия (имя изменено – ред.) – молодого человека из Украины, который частенько у нас останавливался. Но я ничего не подозревала, пока в один прекрасный день Ионуц не заявил мне, что они будут жить вместе, причем, с сегодняшнего дня. В тот момент земля убежала из-под моих ног. Думала, что упаду вот с этих самых ступенек. Ничего подобного я не слышала до тех пор. Я не могла понять, что происходит. Плакала. А он мне сказал: «Мам, ты что, хочешь, чтобы я остался, как эти сельские Бобок или Бетеликэ, которые так и не нашли себе смысла в жизни. Лучше будет, если я пойду своим путем». Тогда я была очень раздосадована.
У вас не было подозрений, пока он не признался, что он гей?
— Нет. Позже я проанализировала и поняла его поведение в детстве. Он с мальчишками вообще не играл. Говорил, что они курят и его заставляют. Сидел дома, смотрел телевизор и читал книги. Всегда был добрым и послушным мальчиком. Очень аккуратным. Аккуратнее, чем сестра. Постоянно помогал мне мыть посуду и готовить, даже если я говорила ему, что сама справлюсь.
Как вы преодолели отрицательные эмоции? Что помогло вам принять тот факт, что у вас сын — гомосексуал?
— Ионуц постоянно убеждал меня посетить собрания родителей ЛГБТ-детей, которые проходят в Центре информации ГЕНДЕРДОК-М. И когда я впервые пошла туда, увидела много мам, которые плакали также, как и я. Все они спрашивали себя, почему именно их ребенок должен пройти через все это? Где и как они ошиблись? И я себя винила в том, что он остался без отца в четырехмесячном возрасте. Двенадцать лет мы прожили с мужем, десять из которых не могли иметь детей. И вот когда Бог нас наградил, муж погиб в автокатастрофе. Родители помогли мне вырастить детей. Дедушка очень любил Ионуца.
Сейчас вы убедились, что гомосексуальность — это не чья-то вина, а норма, просто не так, как гетеросексуальность, распространенная?
— Признаюсь, и сейчас на сердце тяжело. Но узнав многих родителей и множество примеров успешной жизни гомосексуальных людей, я поняла, что ничего здесь нельзя изменить, и ни на что не могу повлиять. Поэтому надо принять вещи такими, какие они есть. Есть ребята, которые не знают, как подойти к своим родителям, как объясниться с ними. Мне помогли собрания, а психологи помогли залечить раны.
Есть родители, которые из-за стереотипов не могут принять своих детей — гомосексуалов. Вы тоже прошли через подобные эмоции?
— Боже упаси, я люблю своего ребенка. Он останется моим ребенком, невзирая ни на что. Какой бы сильной ни была моя боль, я ни на секунду не переставала любить его. Ни в чем его не упрекала и не ставила условий. Мальчики жили вместе в моем доме, здесь — в селе, семь лет.
И люди в селе не догадывались?
— Конечно-же догадывались. И село было переполнено некрасивыми разговорами и сплетнями о нас. Когда узнали, все меня подкалывали и подшучивали надо мной. Некоторые не хотели разговаривать, избегали меня. Соседки приходили, когда мальчики рубили дрова, чтобы посмотреть, как живут вместе двое ребят. И говорили мне: «Как вам не стыдно, Людмила? Знаете, что говорят о вашем сыне?!».
А я им отвечала: «А от меня что вы хотите? Думаете они первые? Мир полон такими, как они». А у самой на душе было скверно.
Как отреагировали родственники?
— Ну, люди в селе сплетничали, и мне позвонил шурин и упрекнул: «Позор на все село!». А я ему отвечаю: «Ну, и что такого необычного? Ничего необычного». А у самой сердце разрывается.
Когда узнала моя старшая сестра, я плакала. Мне было страшно увидеть реакцию моих сестер. Однако она мне сказала, что надо взять себя в руки, что за границей много таких пар, которые живут вместе. В момент, когда она меня приободрила, у мне сразу стало легче на душе. И другие родственники со временем поняли, и теперь принимают их такими, какие они есть. На праздники собираемся за общим столом, вместе отдыхаем, шутим. Мы стали даже ближе, чем были.
Почему было настолько трудно принять новость о гомосексуальной ориентации?
— Потому что я не знала, что такое существует. Я не знала, что мне думать. Но страшнее было то, что люди начали говорить, и их было невозможно остановить. Во всех соседних селах меня знали и упрекали в том, что это я виновата во всем. Что если бы отец был жив, ничего бы такого не произошло. В их глазах я была виновата во всем.
И вы всем говорили правду? Или пытались ее скрыть?
— Вначале я пыталась скрывать. Но думаете, что это возможно? По телевизору показали, когда они сыграли свадьбу в Кишиневе. Наташика, моя соседка, позвонила мне и спросила, правда ли то, что она видела: свадьбу Ионуца с другим парнем. «Как так? Парень с парнем?!». И я соврала, что это все инсценировано. Что это неправда. Инсценировали, чтобы получить квартиру. Ничего более умного мне тогда в голову не пришло.
После свадьбы я все плакала и плакала. Спросила их: «Как вы могли? Меня теперь обсуждают в четырех селах». Рыдала, иначе не могла уже. А они меня успокаивали. Сказали: «Не горюй, мама, мы не можем быть другими. Мы такие, какими ты нас видишь». У меня не было другого выхода.
Вы не подумали предложить детям переехать подальше от сельского «общественного мнения»?
— Как я могла оттолкнуть от себя ребенка? Это мой ребенок, которого я люблю и буду любить всю жизнь. И как каждая нормальная мать хочу, чтобы он был рядом со мной как можно дольше. Но для сплетен и осуждения достаточно, чтобы одна из соседок увидела что-то подозрительное, и все бабки тут же разнесут новость по селам. Было очень тяжело. Последнее время, когда ребята приезжали на Рождество и Новый год, все село приходило в гости, чтобы «посеять» и колядовать. На самом же деле они приходили посмотреть, как мальчики живут вместе. И всем хотелось поговорить с ними. Бабкам еще не верилось в то, о чем говорят. Поэтому все они заходили во двор и ехидно так спрашивали Ионуца: «Иоане, когда женишься?». А он им в ответ: «А у вас что, лишние деньги в кармане? Когда решусь, непременно сообщу вам». Они смотрели на него и на Анатолия, недоверчиво так, и не знали, с какого бока подступиться, чтобы еще о чем-нибудь посплетничать.
Вы говорили, что он верующим был с раннего возраста. Сейчас вы вместе ходите в церковь?
— Да. С местным священником я в хороших отношениях. Но пришлось пройти через некоторые трудности. Говорили, что в селе собирают подписи и копии паспортов против гомосексуалов. Я слышала, но, как обычно, пошла в церковь, купила свечки, стою себе. Женщина, которая продает свечки, говорит мне: «Ты паспорт дала? Надо расписаться, что мы против религии гомосексуалов». А я говорю: «А почему мне, собственно говоря, надо расписываться?»
Потом заметила, как стали от меня женщины шарахаться, не разговаривали, поворачивались спиной. И тут я поняла, в чем дело. Одна женщина говорит мне: «Смотри, все шушукают, что мальчик твой гомосексуал. Это правда?». Я говорю: «Да, правда». И она меня спрашивает: «И ты подпись поставила?». Я ответила: «Как я могу расписаться, если мальчик мой в таком положении? Разве я могу пойти против него? Никогда в жизни я не пойду против него».
Отошла я от нее, и встала одна в углу церкви. Стою, а слезы катятся ручьем. И тут подходит ко мне женщина и говорит, чтобы я взяла себя в руки, и чтобы я прекратила слушать всех бабок. А потом продолжила: «Это не твоя вина, это воля Господа». Ее слова «отрезвили» меня, я как будто проснулась от страшного сна. Ее слова очень помогли мне.
Потом я пошла причаститься. Священник спрашивает: «Как дела, Людмила?». А я ему отвечаю: «Все хорошо, святой отец». А он: «Не ожидал я подобного от твоего сына». Я ему в ответ: «Но что поделать, если такова воля Господа?». На что он говорит: «Да, это от Бога. Но ему следовало бы этого остерегаться».
После такого разговора мы подружились. Он меня поддерживал тогда. А потом по селу пошли разговоры о том, что будто священник сказал, что гомосексуальная ориентация от Бога, и что многие священники, дьяки, монахи тоже страдали этим, как и мои дети, поэтому они жили в кельях, чтобы в страданиях искупить свой грех.
А сейчас где живут ваши дети?
— Последние несколько лет они живут в Украине. Вместе с Анатолием они купили квартиру. Они уже более восемнадцати лет вместе. Точно не знаю. Но помню, что они вместе были на свадьбе дочки. В этом году Ионуц уехал работать на Мальту. Со временем оба хотят туда переехать. Анатолий его навещает. Не могут они долго друг без друга. Очень уважают и ценят друг друга.
Вы сумели принять и Анатолия? Чувствуете, что вы одна большая семья?
— Мальчики уважают друг друга. Они очень терпеливы. Анатолий больше уступает, потому что он постарше. Они умные мальчики. Когда жили здесь, все делали вместе – и убирали, и на стол накрывали вместе. Анатолий топил печку, колол дрова, хотя он городской парень. Прекрасно справлялся со всем. Однажды даже попробовал вскопать огород. Но было трудно, и он не решился скопать его полностью. С матерью Анатолия мы, как две сестры, вместе ходим на Прайд, на отдых. Я радуюсь, и горжусь своим сыном. Я и женщинам с магалы говорила: «Мой сын не вор, не алкоголик, не уголовник, чтобы мне его стыдиться». Он хороший мальчик, мне есть за что им гордиться.
Дети часто наведываются к вам?
— На Новый год обязательно. Но и я к ним езжу. Они каждый раз привозят мне разные вкусности, что-то из того, что я еще не пробовала. Отвозят меня и на бассейн, и в боулинг поиграть. Хотят, чтобы я себя хорошо чувствовала. Вчера Анатолий позвонил, говорит, что приедет на Прайд. Он говорит на русском, а я не очень красиво говорю по-русски, коверкаю слова, но он меня понимает. Сказал, что заедет погостить. Я ему приготовлю заму с домашней лапшой…
Дойна ИПАТИЙ
Фото: AURORA